Сергей Медведев Беспечное
отношение граждан к собственной жизни во многом объясняется традициями
российского государства, в котором на протяжении веков люди считались расходным
материалом Снежным вихрем
пронеслись новогодние каникулы, отгремели салютами, отзвенели стаканами,
разбросав в парках гильзы петард и осколки бутылок, расставив у домов
сиротливые облысевшие елки. Россия медленно приходит в чувство после
двухнедельного загула, трясет головой, умывается снегом. Русский праздник
сродни тому самому бунту, бессмысленному и беспощадному; в своем безудержном
веселье он превращается в вакханалию саморазрушения. Апофеоз ее –
безудержное пьянство, к которому страна готовится методично и заблаговременно,
закупая в промышленных количествах алкоголь, готовя площадки и рецепты
опохмела, делясь названиями гепатопротекторов – лекарств по защите печени. Практически все
несчастные случаи, приходящиеся в России на праздники, так или иначе связаны с
алкоголем – в майские праздники пьяные тонут в водоемах, а в новый год –
замерзают в сугробах, гибнут на дорогах, разбиваются на снегоходах. Словно
чудовищная гекатомба творится в России на праздниках, человеческое
жертвоприношение богам карнавала. Но даже на фоне этих традиционных новогодних
сводок запредельным абсурдом прозвучали новости с итальянского курорта Альпе
Чермис в Доломитовых Альпах, где восемь человек, в т.ч. семеро россиян из
Краснодара, поужинав в горной гостинице, ночью загрузились в снегоход с
прицепом и отправились вниз по черной горнолыжной трассе. Снегоход сорвался в
пропасть со стометровой высоты, шестеро погибли. Эта трагедия ужасна – и в то же время
совершенно узнаваема. Речь идет не только о преступной халатности водителя
снегохода, но о том, что русские люди на отдыхе в принципе пренебрегают всеми
мыслимыми правилами безопасности. Это становится
фирменным шиком русского туриста: отдыхать шумно, напористо, с адреналином. Праздник начинается в Duty Free на вылете,
где покупается виски. Он будет выпит в салоне самолета, невзирая на протесты
стюардесс. Русские последними выключат мобильные и первыми встанут с мест после
приземления, хотя самолет еще катится по летному полю. Банкет продолжается на
альпийском курорте: на гору многие выходят с похмелья, так что поездка с
соотечественниками наверх в гондоле превращается в алкогольный трип. На склоне
они будут кататься рискованнее всех и, не глядя, полезут на черные трассы, хотя
средний уровень катания российских туристов весьма невысок. Помню, как в
Зельдене, стоя на склоне, услышал сверху «хлопчики, поберегись!», мимо меня на
огромной скорости пронеслась на прямых лыжах дородная тетка и скрылась за
перегибом склона. При этом шлемы у наших соотечественников не в почете, зато
уважением пользуются костюмы Bogner с вышивкой и меховой оторочкой на капюшоне. Презрение русских к вопросам безопасности
особенно бросается в глаза на горнолыжном курорте, где спорт связан с риском, и
от твоего разгильдяйства могут пострадать другие. Но проблема гораздо шире: саморазрушение в
России вообще является национальным видом спорта. Тут не только алкоголизм, но
и беспредел на дорогах, и вождение в пьяном виде, и презрение к ремням
безопасности в машине и к шлемам при езде на велосипеде или роликах. Причем эта
глупость, как обычно у нас, мифологизируется, возводится в доблесть,
превращается в гусарство, бесшабашность, безоглядность, которой мы любим
прихвастнуть перед иностранцами. «Он русский. Это многое объясняет». Откуда же, из каких степных просторов, из
каких достоевских глубин берется эта русская тяга к саморазрушению, к
бессмысленному риску, к нарушению правил и пересечению границ? Можно сослаться
на метафизику российского пространства, которое само не признает никаких правил
и границ, где человек ничтожен и потерян, оторван от земли, и ветер несет его,
как перекати-поле. Но вернее будет вспомнить физику российской власти,
авторитарного государства, для которого веками ценность человеческой жизни была
ничтожна, которое рассматривало людей как ресурс, терракотовое войско, мертвые
души. Мы переняли у
государства это презрение к человеческой жизни, спроецировали на собственные
тела и оправдали мифологией русской удали. Нам море по колено и сам черт не
брат, какой русский не любит быстрой езды, тормоза придумали трусы. В известном анекдоте про то, как заставить
человека прыгнуть с моста, американец прыгает из-за денег, француз из-за
женщины, поляк из гордости, а русскому просто говорят «с этого моста прыгать
запрещено», и он с криком «а мне пофиг!» прыгает. Однако за исключением случаев массового
героизма, эта удаль бесцельна и бессмысленна. Не находя себе применения, она
оборачивается внутрь человека и общества, ведет к их самоистреблению. Отсюда
лихачество на дорогах и склонах, непривычка к шлемам и ремням безопасности,
отсюда и небрежение собственным здоровьем, отсутствие профилактики, позднее
обращение к врачам, нежелание страховать здоровье и жизнь… Все это очень лихо и
очень по-русски, но в основе этого – историческая несвобода России, неуважение
раба к своему телу, которое не принадлежит ему и которым поэтому можно
рисковать, которое не жалко и загубить ради красивого жеста: на миру и смерть
красна! Русская удаль – это
не свобода античного гражданина или средневекового бюргера, а воля беглого
холопа за Доном, степная доля, шальная пуля. И потому важным шагом к свободе должно стать
уважение к своему телу как к главной собственности индивида: habeas corpus,
«имеешь тело», как гласит один из древних принципов английского права, на
котором стоит и Великая Хартия вольностей, и все правосудие Нового времени.
Обладание собственным телом, телом гражданина, а не раба, означает и
ответственность за него: регулярно чистить зубы и проверяться у дантиста,
страховать жизнь и проходить профилактическое сканирование от рака,
пристегиваться за рулем и носить шлем на велосипеде… Все это азбука
индивидуальной и социальной гигиены, атрибуты скучной и размеренной западной
цивилизации – но это же и признаки свободного человека. Источник
http://www.forbes.ru/sobytiya-column/232208-bespechnye-turisty
